Святые отцы о других вероисповеданиях. О почитании святых и язычестве

– Сегодня, когда положение Русской Православной Церкви укрепилось и ее влияние на общество возросло, все громче раздаются голоса, призывающие вернуться к начальной религии Руси – язычеству, лишить Православную Церковь доминирования. И у многих подобные призывы вызывают отклик и сочувствие. Андрей Иванович, на ваш взгляд, почему так происходит?

– Если говорить об «изначальности» язычества, то это положение определенных теорий, рассматривающих происхождение религии, ее историю как некую эволюцию религиозного сознания от примитивного к более сложному. Мы, православные люди, такого взгляда не разделяем. Святитель Игнатий (Брянчанинов) писал: «Человек был создан в состоянии естественном, пал в состояние ниже естественного, возведен Христом в состояние сверхъестественное». Поэтому всю историю человечества мы рассматриваем не как прогресс, какое-то самосовершенствование и какое-то устроение Царства Божия здесь, на земле – это является ересью, которую Церковь осудила на своих Соборах.

Мы рассматриваем историю как возвращение человека в утерянный им рай, к потерянному им состоянию подобия, Христом возведенное в сверхъестественность. Мы говорим о тоске человечества по совершенству, к которому Бог предназначил человека изначально. Человек был создан по образу и подобию Божию. Образ – это бессмертная душа, подаренная Богом человеку. Состояние подобия – стремление к Богу. После грехопадения человек утерял возможность быть подобным Богу, но по благодати – стремление остается. Поэтому все эти искания возвратиться к своим истокам – совершенно естественны. Просто ищут не там, и направлен вектор не в ту сторону.

В человеке осталась память о рае – отсюда все эти разговоры, что «раньше было лучше». И неоязычники играют на этом

Еще Тертуллиан сказал, что душа по природе своей христианка, и человек без веры жить не может. Но если человек теряет веру, он начинает ее подменять сурогатами, каковым является неоязычество. Сегодняшнее неоязычество осуществляет подмену, играя на этом христианском чувстве. Используя в том числе и заложенную в человеке память о том, что прежде было лучше. Все мы знаем, как бабушки и дедушки говорят, что раньше было лучше. А их бабушки и дедушки в свое время тоже говорили, что раньше было лучше. Так что это стремление возвратиться к истокам естественно для христианской души. И неоязычество использует его. Но, повторюсь, ведет не туда.

Играет неоязычество и на чувстве национального самосознания, любви к своей Родине, на чувстве патриотизма, обвиняя христиан в непатриотичности, в общем-то, ошибочно.

Если говорить о доминировании в обществе… Все мы помним слова Христа: «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18: 8). Православный христианин не стремится к тому, чтобы одержать над кем-то победу и построить Царство Божие на земле. Православный христианин стремится, прежде всего, как сказано в Священном Писании и у отцов Церкви, к стяжанию Духа Святого. Устроение любого царства начинается, с точки зрения христианского православного мировоззрения, с устроения внутреннего состояния человека.

– Противостояние христианства и язычества насчитывает многовековую историю. Как только появляется учение Христа, начинается колоссальное сопротивление ему. Почему могущественная Римская империя, принимавшая в свой религиозный пантеон всех божеств покоренных народов, не смогла примириться с кротким христианством? С чем это было связано?

– Римская империя – это обожествление императора, это надежда исключительно на силу и могущество. И нельзя ставить вопрос так: почему Римская империя не приняла в свой пантеон Христа? Это христианство не приняло этих богов в свое самосознание, потому что, как сказано в Священном Писании, «один Господь, одна вера, одно крещение» (Еф. 4: 5). Бог – один, и христианское сознание, христианская вера не может принять, что наряду со Христом могут быть еще какие-то боги и спасители. Христианская любовь к Богу не разделима.

Россия развернулась в сторону Востока, и можно ожидать, что неоязычество получит мощную подпитку от индуизма

Если говорить о современном неоязычестве, то его истоки – именно в древнем язычестве, оттуда оно черпает и идеологию, и мифологию, и практики. Одна из древних языческих систем – индуизм. И сегодня, когда Россия развернулась от Запада в сторону Востока, можно ожидать, что неоязычество получит мощную подпитку от своего старшего брата, если можно так выразиться, – индуизма. Информационная обработка общественного сознания сегодня поставлена хорошо, о том, что надо быть терпимыми и толерантными трубят на каждом углу. И христианам надо быть готовым к такой ситуации. Например, индус-язычник скажет, что он готов принять «Христа» и поставить Его в свой пантеон богов рядом с Шивой, Вишну, но и вы тоже будьте толерантны: вот вам наши Вишну и Шива. Конечно, такая толерантность для православного сознания невозможна. Мы верим в Святую Троицу – Отца и Сына и Святаго Духа. И нет другого Бога, кроме Господа Спасителя Иисуса Христа, в Троице Единого и Безначального.

И Римская империя не могла смириться с тем, что должен быть только один Бог. Как же так, ведь к одним богам обращаешься за победой, к другим за богатством и благополучием, к иным – за помощью в других вопросах… Она не могла понять, что Бог Всесильный, Всемогущий и Всеведущий и Он – один. Поклонение богам означало склонить их на свою сторону, поклонению Христу – совсем наоборот: изменить себя с помощью Бога. Это была беда римского самосознания того времени. Они не могли понять, зачем служить Богу, если Он не потворствует им.

– На каждом историческом этапе жизни общества язычество обвиняло христианство в разрушении культурных ценностей, в отсутствии эстетического чувства. Более того, слово «христианин» становилось подчас синонимом слова «невежда». А римский император Юлиан Отступник вообще издал эдикт, в котором христиане исключались полностью из культурной жизни общества. Обоснованны ли эти обвинения?

– Юлиан Отступник. Известно, как и с какими словами он окончил свою жизнь: пойдя войной в очередной раз на Персию и увидев, что исход боя решается не в его пользу, он бросился на копье (по другим источникам – в него ударила молния; вообще обстоятельства его гибели более чем странны, и это тоже о многом говорит)… Так вот, перед смертью он воскликнул: «Ты победил меня, Галилеянин!» Юлиан Отступник на пороге смерти осознал, что сейчас он предстанет пред Богом, понял тщетность веры в языческих богов. И эти слова его: «Ты победил меня, Галилеянин!» – прозвучали неким покаянием. Было это покаяние или отчаянный крик и просто разочарование в своих богах, не могущих спасти человека от смерти – одному Богу известно.

А говорить о том, можно ли христианство исключить из культурной жизни, много и долго не нужно, достаточно только вспомнить, кого православная христианская культура воспитала.

Чайковский, Достоевский, Пушкин, Лермонтов, Лесков… Из ученых – Ломоносов, хирург Пирогов… Эти люди воспитывались в православной среде. С самого младенчества они знали, что такое Церковь, что такое Таинства Церкви. Все они были крещенными. Что могут противопоставить им язычники?

Язычники все время твердят, что раньше, до христианства, было лучше: реки были полны рыбы, леса полны дичи… А потом пришли греки и всех нас окрестили насильно, всех нас затолкали в ярмо. Но, во-первых, давайте вспомним, кто тогда правил нашим государством. Правил великий князь Владимир «Красно Солнышко». Какова была его главная идея и цель? Объединить все племена. Постоянно, как мы знаем из истории, были брани и войны между племенами. Потому он и свез в Киев идолов для присоединения к своему пантеону языческих богов Перуна, Даждьбога, Сварога, Свароча и других, решив, что если все эти истуканы будут в столице, то это объединит весь народ языческий. Но объединения не вышло. А нужно было обязательно найти способ объединить русское государство, тогда очень разрозненное. Вот и встал вопрос о вере в единого Бога. Эту историю мы все хорошо знаем. Православие было выбрано именно как объединяющее начало народа. Когда некоторые неоязычники пишут, что там было насилие и массовые убийство – это ложь. Насилие, может, и было в некой степени со стороны слуг князя Владимира. Но кто были его слуги? Неофиты. Люди только что ставшие христианами, а скорее всего только готовящиеся ими стать. По сути, они были еще язычниками. И если мы посмотрим, как затем, после Крещения Руси, развивалась русская история, мы увидим, что держава русская была сильной, когда у людей было объединяющее их начало – вера во Христа.

Ответ язычникам дает сам князь Владимир: он понял, что воедино государство язычеством не соберешь

Такой ответ своей жизнью дает неоязычникам сам князь Владимир. А ведь он каким был язычником махровым, можно сказать, но понял, что воедино государство язычеством не соберешь, тщетны такие усилия. И потому он обратился ко Христу.

– Христиан часто обвиняют в отсутствии патриотизма, любви к родине… А вот язычество – это как раз патриотично.

– Православного человека почему-то представляют как такое беспомощное существо, которое только смиряется; думают, что христианин – это раб по своей сути. Это огромная ошибка. Люди просто не знают, что такое Православие. В Православии есть заповедь: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя» (Ин. 15: 13). Вспомним наших великих полководцев – православных людей! В их ли патриотизме сомневаться?! Святой Александр Невский, святой Дмитрий Донской, Александр Васильевич Суворов, святой Федор Ушаков… Ушаков не только не проиграл ни одного сражения, но в этих сражениях не потерял ни одного корабля. Это свидетельство того, что он не только отважно бился, но и своих людей берег.

Недавно на Архиерейском Соборе были прославлены такие святые, как Андрей (Ослябя) и Александр (Пересвет) . Мы знаем, кто эти люди. А ведь они были даже не монахи, а схимники. Но когда государству стало тяжело, они в своих схимнических одеждах, взяв в руки оружие, пошли воевать. Представление о Православии, как о религии рабской – ложно.

Личность, семья, нация, государство и Церковь – эти пять начал очерчены рукой Бога

В Православном понимании есть целая концепция патриотизма. В ней есть пять начал: личность, семья, нация, государство и Церковь. Эти пять начал очерчены рукой Бога. Личность, человека сотворил Бог. Семья – это тоже не искусственное изобретение века сего. «И сказал Господь: не хорошо быть человеку одному. И сотворил ему помощника» – жену (Быт. 2: 18). Нации и разные народы возникли, когда Господь, увидев Вавилонскую башню, смешал языки – оттуда пошли разные наречия, и это было наказание, которое, как и всякое наказание Божие, стало для человека благословением. Потом, когда люди увидели, что нет государя, народ израильский просил Бога: «Дай нам государя». И Бог дал его. И когда приходит Христос, Он на земле устанавливает Церковь. Это тоже не устроение человеческое, поэтому Церковь и жива до сих пор. Так что это пять естественных начал: личность, семья, нация, государство, Церковь, которые православный христианин поставлен защищать, молясь о единстве и сохранении этих данных Богом ценностей, а если будет необходимо – и с оружием в руках.

Вот такой ответ этому миру на обвинения, что Православию чужды такие понятия, как долг перед своей Родиной, долг перед Отечеством. Не чужды! Апостол Павел в порыве своей ревности и любви к своему народу восклицает: «Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти…» (Рим. 9: 3). Не по вере, а по плоти. Кто такой апостол Павел? Иудей из иудеев, из колена Вениаминова. Ему не был чужд здоровый национальный патриотизм, чувство любви к своей нации. Что же здесь плохого? Человек, который любит свою нацию, будет уважительно относиться и к другим нациям. Если человек любит свою мать, он будет уважительно относиться и к чужой матери. А если он свою мать ненавидит, будет он уважать чужую? Нет, конечно.

– Андрей Иванович, на каком уровне продолжается сегодня борьба между христианством и язычеством? И как мимикрирует язычество?

– Языческие эпосы, которые нам представляют якобы как документы исторические, вроде Велесовой книги, – это всё мифы. Никаких книг нет, никто их никогда не видел. Каким было славянское язычество, очень сложно сказать. И никто этого не знает. Мимикрия язычества, попытка выдать собственные фантазии за историческую реальность, зачастую прибегая к синкретизму, некому собиранию мифических образов в разных языческих религиях, выдавая их за самобытность русского народа. В некоторой степени то, как неоязычники представляют себе жизнь наших предков, выдавая их порой за идиотов – это оскорбление нашего народа, хотя и не просвещенного еще тогда светом Христа, но все же нашего.

А противостояние язычества христианству сегодня, конечно, есть. И оно ведется целенаправленно популяризаторами язычества. Одним из известных проповедников неоязычества был Свами Вивекананда. Он был индусом, учился в Англии в протестантском колледже. Именно он стал популяризатором индуизма, а по сути неоязычества, в Америке и Европе. Ведь индуизм – не миссионерская религия. Человек должен родиться в индуизме, потому что по закону кармы ты не можешь переходить из одной касты в другую. Поэтому Вевиканада был неоязычником, познакомив Америку, жаждущую экзотики после рационального протестантизма, с неоинуизмом и своей интерпретацией адванта-веданты, одной из философской школ индуизма. Сегодняшние неоязычники действуют по той же схеме. Берут какое-либо оккультное еретическое учение и трансформируют его, выдавая за исконно русское. Тогда Вивекананду поддержали масоны, он состоял в масонской ложе. Нынешние неоязычники, те, которые более популярны, можно не сомневаться, находятся в поле зрения западных спецслужб, враждебно относящихся к России. Они хорошо знают историю нашего народа. Знают, что сделать для его разобщения. Разобщить с одной целью, дабы разделять и властвовать.

– Вы работаете в центре, который оказывает помощь людям, попавшим в неоязыческие сети. По вашему опыту, что это за люди?

– Да, это Центр преподобного Иосифа Волоцкого при храме Преображения Господня в Старом Беляеве. Туда за помощью обращаются не только неоязычники, но и те, кто попал в секты неопротестантского толка. Но с ними, протестантами и их последователями, разговаривать проще, всё-таки они идентифицируют себя как христиане, читают Библию. У них есть основа, они доверяют Священному Писанию, хотя искажают его своим толкованием. С неоязычниками все сложней, в том смысле, что смысл разговора порой отсутствует. Говорить не о чем. Нет основания веры, одни лозунги и догадки, ссылки на несуществующие исторические факты. И здесь в бо льшей степени многое зависит от родителей детей, попавших в секту.

– Что именно?

– Расскажу одну историю. Обратилась к нам мама, сын которой попал к неоязычникам – к кришнаитам. Приходит она к нам в отчаянии: «Что делать?» Священник спрашивает ее: «А вы сами христианка? В храм ходите?» – «Ну, на Пасху, на Рождество…» И батюшка дал этой маме такой совет: «Начните сами воцерковляться, станьте нормальной православной христианкой». Она стала ходить в храм, причащаться, молиться. Через год приходит в центр реабилитации со словами благодарности. И сына приводит, который рассказывает: «Я был кришнаитом, ходил на неоязыческие шабаши, с барабанами. Мама на меня всё время кричала: “Ходи в православный храм! Не ходи на эти бесовства!..” Сама в храм не ходит, а меня туда отправляет… Я старался с ней не встречаться. Знал, когда ее смена на работе, прибегу домой, когда ее нет, быстренько поем, переоденусь и опять убегаю в свой храм. Так продолжалось долгое время. В доме не убрано, обеда нет, в холодильнике почти пусто. А тут как-то забежал, смотрю: чистота какая! Поел, убежал. Прибегаю через какое-то время – опять чисто. Икона, лампадка горит. Интересно… Потом смотрю: книги какие-то религиозные. Ладаном пахнет. Раз пришел – на столе кастрюлька и записка: “Сыночек, тут кашка молочная. Я знаю, ты не кушаешь мясное”. Думаю: что такое с мамой произошло? Однажды пришел – открыто Священное Писание, и там слова: “Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас”». И как тот парень сам свидетельствовал, его будто молнией резануло вот эта фраза: «Придите все». Он решил не убегать в тот раз, дождаться маму. Подумал: раз «все», то, может быть, и он? Говорит: «Не знаю, что со мной произошло, объяснить пока не могу. Но я верю, что и меня Христос тоже призвал к Себе».

Нужно объяснять, рассказывать людям, что такое неоязычество, кто такие неоязычники. Нужно рассказывать, что такое книга Истархова «Удар русских богов» – а это проповедь антисемитизма и фашизма, в ней цитируется Гитлер. Нужно рассказывать, кто такой Левашов. Кстати, Степан Комаров, устроивший стрельбу в храме в Южно-Сахалинске, убивший монахиню Людмилу.... читал книги этих авторов – смесь неоязычества с оккультизмом, в которых говорится, что православные люди – амебы, их надо уничтожать, они бесполезны для общества, что Православие – это религия слабых. И ведь не знают, что есть такие слова святителя Филарета (Дроздова): «Бесполезный для царства земного, бесполезен и для Царства Небесного». Странно, что люди, тянущиеся к патриотизму, желающие воспитать в себе чувство любви к своей родине, почему-то не видят и не хотят видеть русских святых, русской культуры, русской самобытности.

– Язычники упрекают христианство еще и в том, что многие традиции и обычаи оно переняло у язычества. Верно ли это утверждение?

Православие не уничтожало культуру народов, но привносило в нее новый смысл

– Нет, это не совсем так. Церковь никогда в своем миссионерском служении не использовало языческих атрибутов. Православие всегда старалось не уничтожать ту культуру, которая есть, а привносить в нее новый смысл. В отличие от протестантской миссии, от анабаптистов, например. Впрочем, само протестантство уже при своем появлении спровоцировало войны: вместо реформации получилась революция – так называемая крестьянская война в Европе, бушевавшая там 30 лет, пик которой пришелся на 1524–1526 годы. Вроде бы намерения Лютера были хорошие: «Библия и только Библия», перевести Священное Писание на родной язык… Но всё это обернулось поножовщиной в центре Европы. А когда протестанты отправились в Америку, то они просто уничтожали коренное население этого континента – язычников индейцев. Говорили, что эти земли надо очистить от тех, кто не достоин того, чтобы жить на них. Они в завоевании Америки видели Ханаан, некую землю обетованную, а себя – народом израильским, освободителем от язычников земли, которую как они считали дает им Бог. Так понимали они Ветхий Завет, и почему-то именно Ветхий Завет взяли для себя как руководство к действию. Такая вот была миссия.

И совсем иначе действовали русские православные миссионеры. Они не подавляли местную культуру, а в праздники, которые были у этих народов, они вкладывали новый смысл, преобразовывая их. Например, святитель Иннокентий – просветитель алеутов и народов Аляски, тех же индейцев. Это была миссия просвящения именно языческих народов. Была епархия со своим епископом, больницами, библиотеками, школами, храмами и часовнями. Почитайте интереснейшею работу Преосвященного Климента, митрополита Калужского и Боровского, «Русская Православная Церковь на Аляске до 1917года». Это фундаментальный труд примерно в 600 страниц, рассказывающий о самопожертвовании православных миссионеров ради спасения языческих народов.

Чтобы подвести некий итог в ответе на вопрос о заимствования христианами язычества в той или иной степени, надо обратиться к истории возникновения язычества. Расставить, скажем, акценты, что первичней – язычество или христианство. Есть множество разных теорий происхождения религий. Заметьте – теорий. Но теория – не факт. Как некогда писал известный французский энциклопедист и ученый: «Помни неизменно. Природа не Бог, человек не машина а теория не факт». Итак, теория натуралистическая – мол, люди боялись грома и молнии, поэтому и стали поклоняться этим явлениям природы. А так как боялись везде, потому везде и поклонялись этим стихиям. Другая теория – анимизма. Рассуждают ее сторонники так – не могли первобытные примитивные люди объяснить такие явления как сон, вот и придумали, что есть некая тайная душа и т.д. Но это только выдумки и теории, все было совсем не так. Обратимся к Священному Писанию. Я упоминал выше вавилонское рассеяние (см.: Быт. 11). Люди начали распространяться по всему лицу земли, когда Господь смешал их языки. Они знали о всемирном потопе, они знали, что должен прийти Мессия, они знали, что было какое-то отступление от Бога. Но, распространяясь по лицу земли, они исказили эти знания и веру порой до неузнаваемости. В египетской мифологии, в греческой мифологии есть эти мотивы, но это не результат какого-то эволюционного прогресса человечества к светлому будущему, а это – результат того, что люди, распространившись по лицу земли, сохранили те отблески истины, которая и исказилась до уровня язычества и поклонения языческим богам. Поэтому православные миссионеры, греческие миссионеры, приехавшие на Русь, когда князь Владимир крестился, видели эти отблески, и они их не подавляли, а лишь поправляли и исправляли. Говорили, что дело-то хорошее – праздник Ивана Купалы, но смысл его не в том, чтобы прыгать через огонь в озеро и творить оргии, а иной: это крещение, преображение человеческой души. «Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня; я не достоин понести обувь Его; Он будет крестить вас Духом Святым и огнем» (Мф. 3: 11). Или, например, масленица. Она вообще взята в церковный календарь, но смысл ее не просто языческий – объестся блинов, ­– а совсем другой. Церковь готовит православный народ к Великому Посту и эта неделя, в общем-то, скорби, воспоминание о потерянном рае, изгнании их рая. И в другие языческие праздники влагался новый, христианский смысл, утерянный после вавилонского отступления и рассеяния народов.

– Когда мы читаем мученические акты ранних христиан, вызывает особое удивление, с каким мужеством, стойкостью люди принимали смерть и не шли на компромисс с язычеством, вплоть до – не вкусить идоложертвенного. Почему же современный мир идет за язычниками, активно пропагандирует язычество?

– У апостола Павла есть такие слова: «Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим. 12: 2). Так что то, о чем вы сказали, – это результат сообразования с веком сим.

Иногда какое-то язычество проникает и в жизнь православных христиан. Я думаю, это связано с некой нестойкостью, или, скорее, с расслабленностью в вере. Как ее укрепить, что для это необходимо? Сказано: «вера от слышания, а слышание от слова Божия» (Рим. 10: 17). Я, как преподаватель, как миссионер, знакомый с ситуацией не только в Москве, но и в регионах, хочу сказать: к сожалению, очень мало времени православные уделяют изучению Священного Писания и творений отцов Церкви. Есть некоторые епархии, где такое изучение проводиться на достаточно высоком уровне. Но, чаще всего, это какая-то личная инициатива миссионеров мирян, священников. Поэтому язычество и проникает в этот мир, заражает так называемых православных людей. Нельзя их назвать светскими, потому что многие из них крещенные, но они околоцерковные люди. Приходят по какому-то случаю в храм изредка. Невежество – причина всякого отступления.

Чтобы элементы язычества не проникали в церковную среду, нужны нормальная приходская жизнь, постоянное изучение Священного Писания

Так что лучшее противодействие этому языческому влиянию – здоровая жизнь прихода. Чтобы не дать элементам язычества проникнуть в церковную среду или в светское общество – необходима нормальная приходская жизнь. Литургия, молитва, постоянное изучение Священного Писания и отцов Церкви. Это основание, это фундамент.

В нашем миссионерском центре преподобного Иосифа Волоцкого, о котором я говорил выше, не только работает приемная центра реабилитации пострадавших от сектантского заблуждения, но проводятся занятия для взрослых на миссионерских курсах – по вторникам и четвергам с 19 до 21 часа, также в воскресенье. Это целый курс. Мы изучаем Священное Писание Ветхого и Нового Завета, патрологию, догматическое богословие – ему мы уделяем четверг, все два часа занятий. Мы должны знать свою веру. Вера – это не абстрактное мистическое чувство, она имеет свое содержание, правильно направляющего человека в этой жизни к жизни будущего века, к Царству Божию. Человек не может жить без веры. Вера – это то, что дано человеку при его сотворении, выражается в Библии словом «подобие». Но если происходит подмена Бога богами, то утрачивается целостность личности и происходит некая рассеянность человеческой души. Итак, лучший способ христианского противостояния язычеству – здоровая жизнь прихода: молитва, изучение Священного Писания и отцов Церкви.

– А почему неоязычество пользуется такой большой популярностью у молодых людей? Что их привлекает больше всего?

– Думаю, молодых людей привлекает некий экстравагантный романтизм, который есть в неоязычестве. Играет свою роль и свойственное молодым людям антагонистическое поведение – не принимать что-то официальное, выступать против признанных обществом авторитетов. Церковь имеет в некоей степени официальный статус в обществе и авторитет. А язычество – это нечто такое маргинальное и подпольное, и у молодого человека это всегда вызывает интерес. На определенном этапе жизни – в подростковом возрасте, в период мальчишества.

Есть, на мой взгляд, одна ошибка, которую допускают миссионеры в общении с молодежью. Это некоторое заигрывание в риторике и поведении. Молодые люди, как впрочем и каждый человек, в этом случае начинают относится с некой опаской к обращающемуся к ним миссионеру. Мы в наш век привыкли: раз льстят, значит что-то хотят у нас отнять. Считаю из опыта работы с молодежью, что в общении с ней должна быть конкретика. Она выражается, в первую очередь, в отсутствии всяких сюсюканий, в четком изложении своей веры и образа жизни.

Нам, миссионерам, вообще христианам – не надо теряться, не надо опускать руки, надо рассказывать о своей вере, надо проповедовать, надо объяснять, что такое неоязычество, – в интернете, на форумах, где только можно. Используя все современные СМИ, потому что сегодняшняя молодежь – это дети смартфонов и айфонов. И не только СМИ. Надо идти к молодежи. Общаться с ними, трудиться на этом поле, где часто неоязычество и сектантство просто захлестывают. Искать новые формы, не меняя основ веры, чтобы достучаться до сердец молодых людей.

Малков Петр

Вопрос об отношении складывающейся христианской традиции первых веков к дохристианской культуре возник очень рано - уже при изначальном зарождении православного богословия. В творениях христианских апологетов тема наследия античной философии, искусства и литературы была одной из самых важных и значимых.

Еще во II в., в произведениях св. Иустина Философа, с одной стороны, и Татиана - с другой, в основных чертах сложились два главных подхода к возможной оценке многоразличных писаний "эллинских любомудров".

Мнение по этому вопросу св. Иустина Философа (имея в виду его характеристику античной культуры в целом), как нам представляется, вполне правомерно соотнести с известными словами из проповеди святого апостола Павла в Афинах: "Афиняне! по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано: "неведомому Богу". Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам" (Деян 17:22-23). По учению св. Иустина, Логосу-Христу причастен весь человеческий род; "те, которые жили согласно со Словом, суть христиане, хотя бы считались за безбожников: таковы между эллинами - Сократ и Гераклит и им подобные... ". Следовательно, все ложное в их религиозных и философских построениях - то, что представляется чуждым самому духу христианства, - должно быть отброшено, и, наоборот, истинное, то, что по духу, по мироощущению близко Евангелию (пусть даже и в русле языческой традиции) необходимо воспринять и переосмыслить по-новому. Ведь, по словам св. Иустина, "...все, что сказано кем-нибудь хорошего, принадлежит нам, христианам".

Иной взгляд на значение греческой культуры присущ ученику св. Иустина - Татиану. Так, если богословие св. Иустина говорит нам о неких "христианах до Христа", то Татиан в своей "Речи против эллинов" полностью отвергает все философское наследие античности как "языческие заблуждения, как детские бредни". Для него в одном только христианском учении и может содержаться истина. "Бога <...> вы не знаете; и споря между собою, сами ниспровергаете друг друга", - говорит он, обращаясь к греческим философам и мифотворцам.

Для представителей данного направления, оценивающего греческую "мудрость" однозначно отрицательно как целиком чуждую христианскому учению, идейно близкими представляются совсем другие слова все того же апостола Павла: "Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих" (1 Кор 1:20-21). И потому для еще одного "обличителя" античной культурной традиции - Тертуллиана - христианская вера есть прежде всего "безумие для эллинов", "юродство во Христе": "и умер Сын Божий - это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный, воскрес - это несомненно, ибо невозможно. Приписываемые богословской средневековой традицией этому латинскому автору слова Credo quia absurdum вполне выражают как его собственный взгляд на смысл христианской веры, так и то противопоставление понятий - "безумия веры" и "велеречивой эллинской премудрости", которое имело место в сознании ряда древних церковных писателей. По убеждению Тертуллиана, именно дохристианская философия как таковая и породила все ереси - "как раз от философии сами-то ереси и получают подстрекательство". По сути отсюда впервые и возникает знаменитое противопоставление Афин и Иерусалима: "Что Афины - Иерусалиму? что Академия - Церкви? что еретики - христианам?".

Такой взгляд на языческую культуру существовал в Церкви на равных правах с упомянутой уже ранее "иустиновской" точкой зрения. "Широта" позиции Иустина берет свое начало еще в философско-богословском учении Филона из Александрии. Дальнейшее свое развитие она получила в творениях представителей Александрийской школы христианской мысли - прежде всего в учении Климента Александрийского.

Античная философия, по утверждению Климента, "была для эллинов таким же руководителем, каким был и закон для евреев, и приводила их, как детей, ко Христу (см. Гал 3:23- 24)". Философия, как он пишет, "некогда уже и сама по себе оправдывала эллинов". Однако даже Климент не отрицает, что хотя "учения эллинов, пусть они истинны, пусть и именами называются тождественными с употребительными у нас, все-таки от содержимых нами значительно отклоняются; и предметы наших учений важнее, и доказательства наши точнее, и действительность им свойственна Божественная <...> ибо мы научены Самим Богом (1 Фее 4:9), получив эти по истине Священные Писания от Сына Божия".

Здесь необходимо отметить, что даже при подобном сходстве общей оценки античных философских учений в творениях Климента Александрийского с мнением о том же предмете св. Иустина Философа конечные цели в их высказываниях по этому вопросу были все же несколько отличны друг от друга. Само различие эпох, в которые жили св. Иустин и Климент, определило и различие их подхода к проблеме "оправдания" античной культуры. По замечанию современного историка философии Г.Г. Майорова, "задача Иустина - показать убежденным язычникам, что христианское учение не является абсурдным с точки зрения наиболее "духовных" образцов языческой философии и поэтому заслуживает терпимого к себе отношения. Задача Климента - убедить христиан или желающих стать таковыми, что языческая философия в большинстве случаев не является абсурдной с точки зрения христианского вероучения, что она, более того, служила "приуготовлением" к христианству и поэтому заслуживает всяческого уважения и изучения. В первом случае - апология христианства перед судом античной культуры, во втором - скорее апология античной культуры перед судом христианства".

Итак, теперь уже не христианское вероучение, но языческая философия нуждается в оправдании и защите.

Вместе с дальнейшим развитием православной богословской мысли, с постепенным превращением христианства в официально и повсеместно принятое в государстве вероучение, начинает терять свою актуальность и вопрос о значении античной культурной традиции именно как явления, подготовившего эллинский мир к восприятию христианского Откровения. Отныне вопрос о языческой культуре вводится лишь к одному: допустимо ли использовать классические образцы античных философских и литературных, музыкальных и живописных произведений при формировании уж собственно христианской культуры, при воспитании христианской личности?

На это важнейшее вопрошание эпохи и дали свой ответ представители поистине "золотого века" христианской мысли - святители Василий Великий и Григорий Богослов, и здесь следует обратиться к трактату свт. Василия Великого "К юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями".

Для свт. Василия, оценивающего языческие книги равным образом с точки зрения их сугубо нравственной пользы, безусловную важность и подлинно высокий духовный авторитет могут иметь, конечно же, только Священное Писание и Предание - таинственные и богооткровенные. Однако, как считает Святитель, в тот период нашей жизни, когда мы еще лишь начинаем наше "возрастание", еще только приближаемся к постижению непреходящей значимости божественного откровения, книг Библии, "мы и в других писаниях, вовсе от них далеких, упражняем на время духовное око как в некоторых тенях и зеркалах". Подвиг веры, - к которому мы все призваны и ради исполнения которого мы отдаем порой все наши силы, - по убеждению свт. Василия Великого, трудно совершить без достаточно подробного знакомства со светской культурой, без бесед "и со стихотворцами, и с историками, и с ораторами, и со всяким человеком, от кого только может быть лишь какая-либо польза к попечению о душе". Творения античных мыслителей как бы "отражают" в себе некий свет, отблеск подлинной богооткровенной истины - пусть и несколько искаженно (подобно тому, как солнечный свет отражается в воде), но при этом вполне зримо, ощутимо. Только ухе значительно позднее, - привыкнув к подобной "мягкой пище", - мы обращаемся собственно к Священному Писанию: познав отраженный, вторичный свет, учимся смотреть и на само солнце.

Интересно отметить, что, по убеждению свт. Василия, Священное Писание, равно как и сочинения античных философов, как бы возрастают на "едином древе". "Конечно, - говорит он, - собственное превосходство дерева - изобиловать зрелыми плодами; но оно носит на себе и некоторое украшение - листы, колеблющиеся на ветвях: так и в душе истина есть преимущественный плод, но не лишено приятности и то, если облечена душа внешнею мудростию, как листьями, которые служат покровом плоду и производят не неприличный вид". Именно поэтому-то, по толкованию свт. Василия, для ветхозаветных пророков Моисея и Даниила было отнюдь не зазорным делом изучение языческой мудрости - будь то мудрость египетская или халдейская.

Как правило, во всех других писаниях Святителя имена греческих философов, поэтов и народных героев упоминаются крайне редко. Однако в трактате "К юношам" перед взором читателя проходит целая вереница знаменитых исторических деятелей, любомудров и литературных персонажей, известных по лучшим образцам эллинских языческих сочинений. Личности Гесиода и Гомера, Платона и Сократа, Фидия и Поликлета, Евклида и Диогена, Одиссея и Геракла служат для свт. Василия примером подлинно высокой, в известном смысле даже и сходной с христианской нравственности. Говоря о тех или иных поступках Сократа, Перикла или Александра Македонского, Святитель все время старается провести некую параллель между их деяниями и теми добродетельными устремлениями, что были нам предуказаны от творения и с такой полнотой выражены Самим Спасителем в Его Нагорной проповеди. Так Сократ, не задумываясь, "подставляет другую щеку", Перикл от всего сердца желает добра своим врагам, Александр - не только не совершает прелюбодеяния, но стремится не согрешить даже и в мыслях. Каждый из них по-своему как бы предощущает, предугадывает все те великие, подлинно высоконравственные принципы, которые были сформулированы и изречены несколько веков спустя на холмах далекой Галилеи.

Конечно же, свт. Василий постоянно подчеркивает различие между языческими сочинениями. Он говорит о полезности многих из произведений античных авторов, не забывая при этом отметить и те опасные тенденции, которые в них содержатся. "Посему, - пишет Святитель, - со всяким охранением надобно оберегать душу, чтоб, находя удовольствие в словах, незаметно не принять чего-нибудь худого, как иные с медом глотают ядовитые вещества. Поэтому не будем хвалить стихотворцев, когда злословят, насмехаются, представляют влюбленных и упивающихся, или когда ограничивают блаженство раздольным столом и разгульными песнями. Всего же менее будем внимать им, когда говорят что-нибудь о многих богах, и притом разномыслящих".

И все же "злоупотребление не отменяет употребления": по убеждению свт. Василия, и языческие сочинения бывают способны принести нам немалую пользу. Через посредство философии и литературы, скульптурных изображений и мозаичных картин античности человек, по мнению Святителя, также может в значительной мере приблизиться к истине христианства. Как, срывая розу, мы способны избежать ее шипов, так, читая труды Гомера или Платона, мы можем, оставив в стороне все чуждое православному мировосприятию, найти в них много поистине высоких и великих мыслей, чистых нравственных идеалов. "В тщательно собирающих пользу с каждой вещи (людях - П. М.), - пишет святитель Василий Великий, - как и в больших реках, отовсюду, обыкновенно, прибывает многое".

Сам научившись такой "языческой мудрости" во время жизни в Афинах, свт. Василий весьма успешно применял свое знание философского опыта в богословских сочинениях. По замечанию ряда исследователей истории христианской мысли, на него имел большое влияние платоновский "Тимей", используемый Святителем при написании его знаменитого "Шестоднева". Истолковывая ветхозаветный рассказ о Творении мира, свт. Василий зачастую как бы "переводил", "перелагал", библейские космологические образы на философский эллинистический язык и наоборот.

Подобное отношение к античной культурной традиции также было бы возможно выразить словами святого апостола Павла. Христиане, воспринимая все самое ценное в многоразличных культурах, цивилизациях и просто областях жизни, "пленяют всякое помышление в послушание Христу" (см. 2 Кор 10:5), как бы берут на вооружение все лучшее, присваивая себе. И действительно - немало полезного и важного содержится в той "внешней учености", которой, по выражению святителя Григория Богослова, "многие из христиан, по худому разумению, гнушаются, как злохудожною, опасною и удаляющею от Бога. Недаром эти слова были сказаны свт. Григорием именно в прощальной речи над гробом свт. Василия Великого - того, кто первым из представителей "золотого века" выразил подлинно христианское отношение к наследию античности. "...В науках, - говорит далее свт. Григорий, - мы заимствовали исследования и умозрения, но отринули все то, что ведет к демонам, к заблуждению и во глубину погибели. Мы извлекли из них полезное даже для самого благочестия, чрез худшее научившись лучшему, и немощь их обратив в твердость нашего учения. Посему не должно унижать ученость, как рассуждают о сем некоторые: а напротив того, надобно признать глупыми и невеждами тех, которые, держась такого мнения, желали бы всех видеть подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть свой собственный недостаток и избежать обличения в невежестве". Свт. Василий Великий учит нас в своем "Шестодневе", что все лучшее в этом мире, все поистине значимое, конечно же, может иметь своим источником одно и только одно Начало - Первейшего Художника и Творца всего сущего. Именно потому-то и оказывается верен древний христианский принцип: все лучшее в нашей жизни, принадлежа Богу, "даруется" Им и через Него всем христианам. Верно это и по отношению к высокой античной культуре. Душа человеческая - "христианка" по своей природе - всегда способна ощутить те богодарованные законы, что действуют в мире еще с момента его создания. Законы совести, идея блага воспринимались античными мыслителями быть может не менее остро, чем, скажем, нами - современными христианами. Пусть даже и лишенные знания об Истинном Боге, философы, поэты и художники античности все же прекрасно ощущали нечто такое, что позволяло им порой приблизиться к пониманию той божественной правды, которая в те времена почиталась принадлежавшей одному еврейскому народу - правды о Едином и Благом Творце.

Вместе с приходом в наш мир Искупителя, вместе с появлением Новозаветной Церкви произошло и некое умозрительное "преображение" античной культуры. Из "побасенок" о богах и героях, из злых и жестоких легенд мифологии, - из этой темной стороны древней цивилизации христианство не восприняло ничего. Но, с другой стороны, оно как бы "воцерковило" все то светлое, благое, духовно (или пусть хотя бы душевно) высокое, что содержится в эллинской языческой культуре. Преодолев узость иудейской культурной традиции - "выросши" из сделавшейся уже тесной ветхозаветной колыбели, - христианство шагнуло со своей проповедью в языческий мир, - не мир богов, титанов, героев, но мир умирающей, впавшей в "уныние" римской цивилизации. И тогда христианство, восприняв все лучшее, что было в этой цивилизации, как бы приобщило, "привило" ее к "древу Церкви". На этом древе (вспомним символический образ у свт. Василия) уже были плоды, но еще не появилось достаточно густой листвы. Теперь же церковное древо пышно зазеленело. Превзойдя мрачноватую ограниченность восточной еврейской культуры, христианство украсилось яркими узорами мозаик, звучными мелодиями духовных песнопений, мерной красотой риторского искусства проповеди. Уныние античной цивилизации исчезло вместе с уходом в небытие всего того темного, что жило в ней: мир уже обрел новую веру и новую надежду, веру во Христа и надежду на спасение, освятившие и просветлившие все важное для нас и благое, в том числе и человеческую культуру.

Термин “язычество ” происходит от церковнославянского слова “язык”, означающего “народ” и означает буквально, «религия народов» или «инородческая религия», то есть религии и религиозные верования, не имеющие богооткровенного происхождения. Язычество - это поклонение творению (созданию), а не Творцу (Создателю), то есть почитание или поклонение кому-либо или чему-либо, кроме единого Бога. В этом значении термин «язычество» предстает как синоним термина «идолопоклонство». Оно возникло, когда древние люди, следуя гибельным пожеланиям своей природы, поврежденной первородным грехом, отступили от веры в истинного Бога.

Св. Игнатий (Брянчанинов) объясняет причины возникновения язычества:

"Сатана не удовлетворился тем, что он покорил человека с землею под власть свою, что держал его в плену, возбуждая в нем различные страсти и ими оковывая его, что служением греху привел его в служение себе. Мысль, обуявшая ангела на небе, не оставляла его и в поднебесной, куда, как в преддверие ада, он низвергнут с неба: мысль соделаться равным Богу. Он привел ее в исполнение введением на земле идолопоклонства. Род человеческий, постепенно размножаясь на земле, вместе с тем более и более переходил от удовлетворения нуждам к удовлетворению прихотей и греховных пожеланий. Несовместно с такою жизнью истинное Богопознание и самопознание! Человеки, потонув в земных попечениях и наслаждениях, соделавшись исключительно плотию, потеряли самое понятие о истинном Боге. Но чувство богопочитання есть чувство неотъемлемое от сердца человеческого, как врожденное и естественное ему: оно не уничтожено падением - лишено правильности. Водимые этим бессознательным чувством, человеки воздали божеское поклонение изобретателю и родителю греха - падшему ангелу и сонмищу его демонов. Человек обоготворил убивший его грех во всех его видах, обоготворил представителей греха - демонов. Он признал божественными наслаждениями удовлетворение всем страстям. И блудодеянию, и пьянству, и воровству, и убийству воздана почесть. Каждая страсть изображалась своим истуканом или идолом. Идол был символом демона, вполне чуждого жизни, вполне мертвого для ощущений духовных. Пред такими идолами совершалось и общественное, и частное или домашнее поклонение; пред идолами закалались и приносились жертвы из животных, а нередко и из людей. Но наружное служение идолам было в сущности служением бесам, как научает нас Божественный Апостол Павел (1 Кор. 10, 20). Идольские храмы и самые идолы были любимым жилищем демонов. Из этих жилищ своих они издавали гласы и прорицания для обольщения злосчастного человечества. И сам человек, престав быть храмом Бога Живаго, соделался храмом и обиталищем сатаны (Лк. 11, 24-26)".

Язычество есть, прежде всего, такое направление жизни, которое характеризуется ложным отношением человека к Богу, к себе, к миру.

Язычество внедряет в сознание разрушительную идею о том, что всё равно, как верить, что аскетика во всех религиях тождественна и положительна. В результате теряется сознание того, что Истина лишь одна, и может существовать лишь в одной-единственной религии, а остальные верования – ложны, и уводят человека на гибельный путь, отдавая его во власть страстей и демонов.

Язычество очень неоднородно по форме. Существует множество его видов: религиозные системы народов древнего мира, шаманизм, индуизм, брахманизм, буддизм, даосизм, конфуцианство, синтоизм, все политеистические религии, магия, сатанизм, спиритизм, теософия, антропософия, неоязычество (родноверие, асатру, вика) и др.

Таинства Православной Церкви:

Письма архимандрита Иоанна (Крестьянкина).

Вопрос об отношении складывающейся христианской традиции первых веков к дохристианской культуре возник очень рано - уже при изначальном зарождении православного богословия. В творениях христианских апологетов тема наследия античной философии, искусства и литературы была одной из самых важных и значимых.

Еще во II в., в произведениях св. Иустина Философа, с одной стороны, и Татиана - с другой, в основных чертах сложились два главных подхода к возможной оценке многоразличных писаний “эллинских любомудров”.

Мнение по этому вопросу св. Иустина Философа (имея в виду его характеристику античной культуры в целом), как нам представляется, вполне правомерно соотнести с известными словами из проповеди святого апостола Павла в Афинах: “Афиняне! по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано: “неведомому Богу”. Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам” (Деян 17:22-23). По учению св. Иустина, Логосу-Христу причастен весь человеческий род; “те, которые жили согласно со Словом, суть христиане, хотя бы считались за безбожников: таковы между эллинами - Сократ и Гераклит и им подобные…” Следовательно, все ложное в их религиозных и философских построениях - то, что представляется чуждым самому духу христианства, - должно быть отброшено, и, наоборот, истин-ное, то, что по духу, по мироощущению близко Евангелию (пусть даже и в русле языческой традиции) необходимо воспринять и переосмыслить по-новому. Ведь, по словам св. Иустина, “…все, что сказано кем-нибудь хорошего, принад-лежит нам, христианам”.

Иной взгляд на значение греческой культуры присущ уче-нику св. Иустина - Татиану. Так, если богословие св. Иустина говорит нам о неких “христианах до Христа”, то Татиан в своей “Речи против эллинов” полностью отвергает все философское наследие античности как “языческие заблужде-ния, как детские бредни”. Для него в одном только христиан-ском учении и может содержаться истина. “Бога <…> вы не знаете; и споря между собою, сами ниспровергаете друг друга”, - говорит он, обращаясь к греческим философам и мифо-творцам.

Для представителей данного направления, оценивающего греческую “мудрость” однозначно отрицательно как целиком чуждую христианскому учению, идейно близкими представ-ляются совсем другие слова все того же апостола Павла: “Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верую-щих” (1 Кор 1:20-21). И потому для еще одного “обличителя” античной культурной традиции - Тертуллиана - христианская вера есть прежде всего “безумие для эллинов”, “юродство во Христе”: “и умер Сын Божий - это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный, воскрес - это несомненно, ибо невозможно”. Приписываемые богословской средневековой традицией этому латинскому автору слова Credo quia absurdum вполне выражают как его собственный взгляд на смысл христианской веры, так и то противопоставление понятий - “безумия веры” и “велеречивой эллинской премудрости”, которое имело место в сознании ряда древних церковных писателей. По убеждению Тертуллиана, именно дохристи-анская философия как таковая и породила все ереси - “как раз от философии сами-то ереси и получают подстре-кательство”. По сути отсюда впервые и возникает знаменитое противопоставление Афин и Иерусалима: “Что Афины - Иерусалиму? что Академия - Церкви? что еретики - христианам?”

Такой взгляд на языческую культуру существовал в Церкви на равных правах с упомянутой уже ранее “иустиновской” точкой зрения. “Широта” позиции Иустина берет свое начало еще в философско-богословском учении Филона из Алек-сандрии. Дальнейшее свое развитие она получила в творениях представителей Александрийской школы христианской мысли - прежде всего в учении Климента Александрийского.

Античная философия, по утверждению Климента, “была для эллинов таким же руководителем, каким был и закон для евреев, и приводила их, как детей, ко Христу (см. Гал 3:23-24)”. Философия, как он пишет, “некогда уже и сама по себе оправдывала эллинов”. Однако даже Климент не отрицает, что хотя “учения эллинов, пусть они истинны, пусть и име-нами называются тождественными с употребительными у нас, все-таки от содержимых нами значительно отклоняются; и предметы наших учений важнее, и доказательства наши точнее, и действительность им свойственна Божественная <…> ибо мы научены Самим Богом (1 Фес 4:9), получив эти по истине Священные Писания от Сына Божия”.

Здесь необходимо отметить, что даже при подобном сход-стве общей оценки античных философских учений в творениях Климента Александрийского с мнением о том же предмете св. Иустина Философа конечные цели в их высказываниях по это-му вопросу были все же несколько отличны друг от друга. Само различие эпох, в которые жили св. Иустин и Климент, определило и различие их подхода к проблеме “оправдания” античной культуры. По замечанию современного историка философии Г. Г. Майорова, “задача Иустина - показать убежденным язычникам, что христианское учение не является абсурдным с точки зрения наиболее “духовных” образцов языческой философии и поэтому заслуживает терпимого к себе отношения. Задача Климента - убедить христиан или желаю-щих стать таковыми, что языческая философия в большинстве случаев не является абсурдной с точки зрения христианского вероучения, что она, более того, служила “приуготовлением” к христианству и поэтому заслуживает всяческого уважения и изучения. В первом случае - апология христианства перед судом античной культуры, во втором - скорее апология античной культуры перед судом христианства”.

Итак, теперь уже не христианское вероучение, но язычес-кая философия нуждается в оправдании и защите.

Вместе с дальнейшим развитием православной богослов-ской мысли, с постепенным превращением христианства в официально и повсеместно принятое в государстве вероучение, начинает терять свою актуальность и вопрос о значении античной культурной традиции именно как явления, под-готовившего эллинский мир к восприятию христианского Откровения. Отныне вопрос о языческой культуре сводится лишь к одному: допустимо ли использовать классические образцы античных философских и литературных, музыкальных и живописных произведений при формировании уже собст-венно христианской культуры, при воспитании христианской личности?

На это важнейшее вопрошание эпохи и дали свой ответ представители поистине “золотого века” христианской мысли - святители Василий Великий и Григорий Богослов. И здесь следует обратиться к трактату свт. Василия Великого “К юно-шам о том, как пользоваться языческими сочинениями”.

Для свт. Василия, оценивающего языческие книги главным образом с точки зрения их сугубо нравственной пользы, безусловную важность и подлинно высокий духовный авто-ритет могут иметь, конечно же, только Священное Писание и Предание - таинственные и богооткровенные. Однако, как считает Святитель, в тот период нашей жизни, когда мы еще лишь начинаем наше “возрастание”, еще только приближаемся к постижению непреходящей значимости божественного откровения, книг Библии, “мы и в других писаниях, не вовсе от них далеких, упражняем на время духовное око, как в некоторых тенях и зеркалах”. Подвиг веры, - к которому мы все призваны и ради исполнения которого мы отдаем порой все наши силы, - по убеждению свт. Василия Великого, трудно совершить без достаточно подробного знакомства со светской культурой, без бесед “и со стихотворцами, и с историками, и с ораторами, и со всяким человеком, от кого только может быть лишь какая-либо польза к попечению о душе”. Творения античных мыслителей как бы “отражают” в себе некий свет, отблеск подлинной богооткровенной истины - пусть и несколько искаженно (подобно тому, как солнечный свет отражается в воде), но при этом вполне зримо, ощутимо. Только уже значительно позднее, - привыкнув к подобной “мягкой пище”, - мы обращаемся собственно к Священному Писанию: познав отраженный, вторичный свет, учимся смот-реть и на само солнце.

Интересно отметить, что, по убеждению свт. Василия, Свя-щенное Писание, равно как и сочинения античных фило-софов, как бы возрастают на “едином древе”. “Конечно, - говорит он, - собственное превосходство дерева - изоби-ловать зрелыми плодами; но оно носит на себе и некоторое украшение - листы, колеблющиеся на ветвях: так и в душе истина есть преимущественный плод, но не лишено прият-ности и то, если облечена душа внешнею мудростию, как листьями, которые служат покровом плоду и производят не неприличный вид”. Именно поэтому-то, по толкованию свт. Василия, для ветхозаветных пророков Моисея и Даниила было отнюдь не зазорным делом изучение языческой мудрости - будь то мудрость египетская или халдейская.

Как правило, во всех других писаниях Святителя имена греческих философов, поэтов и народных героев упоминаются крайне редко. Однако в трактате “К юношам” перед взором читателя проходит целая вереница знаменитых исторических деятелей, любомудров и литературных персонажей, известных по лучшим образцам эллинских языческих сочинений. Личности Гесиода и Гомера, Платона и Сократа, Фидия и Поликлета, Евклида и Диогена, Одиссея и Геракла служат для свт. Василия примером подлинно высокой, в известном смысле даже и сходной с христианской нравственности. Говоря о тех или иных поступках Сократа, Перикла или Александра Македонского, Святитель все время старается провести некую параллель между их деяниями и теми добродетельными устремлениями, что были нам предуказаны от творения и с такой полнотой выражены Самим Спасителем в Его Нагорной проповеди. Так Сократ, не задумываясь, “подставляет другую щеку”, Перикл - от всего сердца желает добра своим врагам, Александр - не только не совершает прелюбодеяния, но стремится не согрешить даже и в мыслях. Каждый из них по-своему как бы предощущает, предугадывает все те великие, подлинно высоконравственные принципы, которые были сформулированы и изречены несколько веков спустя на холмах далекой Галилеи.

Конечно же, свт. Василий постоянно подчеркивает разли-чие между языческими сочинениями. Он говорит о полезности многих из произведений античных авторов, не забывая при этом отметить и те опасные тенденции, которые в них содержатся. “Посему, - пишет Святитель, - со всяким охранением на-добно оберегать душу, чтоб, находя удовольствие в словах, незаметно не принять чего-нибудь худого, как иные с медом глотают ядовитые вещества. Поэтому не будем хвалить стихо-творцев, когда злословят, насмехаются, представляют влюблен-ных и упивающихся, или когда ограничивают блаженство раз-дольным столом и разгульными песнями. Всего же менее будем внимать им, когда говорят что-нибудь о многих богах, и при-том разномыслящих”.

И все же “злоупотребление не отменяет употребления”: по убеждению свт. Василия, и языческие сочинения бывают способны принести нам немалую пользу. Через посредство философии и литературы, скульптурных изображений и мозаичных картин античности человек, по мнению Святителя, также может в значительной мере приблизиться к истине христианства. Как, срывая розу, мы способны избежать ее шипов, так, читая труды Гомера или Платона, мы можем, оставив в стороне все чуждое православному мировосприятию, найти в них много поистине высоких и великих мыслей, чистых нравственных идеалов. “В тщательно собирающих пользу с каждой вещи (людях - П. М .), - пишет святитель Василий Великий, - как и в больших реках, отовсюду, обыкновенно, прибывает многое”.

Сам научившись такой “языческой мудрости” во время жизни в Афинах, свт. Василий весьма успешно применял свое знание философского опыта в богословских сочинениях. По замечанию ряда исследователей истории христианской мысли, на него имел большое влияние платоновский “Тимей”, используемый Святителем при написании его знаменитого “Шестоднева”. Истолковывая ветхозаветный рассказ о Творе-нии мира, свт. Василий зачастую как бы “переводил”, “пере-лагал”, библейские космологические образы на философский эллинистический язык и наоборот.

Подобное отношение к античной культурной традиции также было бы возможно выразить словами святого апостола Павла. Христиане, воспринимая все самое ценное в много-различных культурах, цивилизациях и просто областях жизни, “пленяют всякое помышление в послушание Христу” (см. 2 Кор 10:5), как бы берут на вооружение все лучшее, присваивая себе. И действительно - немало полезного и важного содержится в той “внешней учености”, которой, по выражению святителя Григория Богослова, “многие из христиан, по худому разумению, гнушаются, как злохудожною, опасною и удаляющею от Бога. Недаром эти слова были сказаны свт. Григорием именно в прощальной речи над гробом свт. Василия Великого - того, кто первым из представителей “золотого века” выразил подлинно христианское отношение к наследию античности. “…В науках, - говорит далее свт. Григорий, - мы заимствовали исследования и умозрения, но отринули все то, что ведет к демонам, к заблуждению и во глубину погибели. Мы извлекли из них полезное даже для самого благочестия, чрез худшее научившись лучшему, и немощь их обратив в твердость нашего учения. Посему не должно унижать ученость, как рассуждают о сем некоторые: а напротив того, надобно признать глупыми и невеждами тех, которые, держась такого мнения, желали бы всех видеть подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть свой собственный недостаток и избежать обличения в невежестве”. Свт. Василий Великий учит нас в своем “Шестодневе”, что все лучшее в этом мире, все поистине значимое, конечно же, может иметь своим источником одно и только одно Начало - Первейшего Художника и Творца всего сущего. Именно потому-то и оказывается верен древний христианский прин-цип: все лучшее в нашей жизни, принадлежа Богу, “даруется” Им и через Него всем христианам. Верно это и по отношению к высокой античной культуре. Душа человеческая - “христианка” по своей природе - всегда способна ощутить те богодарованные законы, что действуют в мире еще с момента его создания. Законы совести, идея блага воспринимались античными мыслителями быть может не менее остро, чем, скажем, нами - современными христианами. Пусть даже и лишенные знания об Истинном Боге, философы, поэты и художники античности все же прекрасно ощущали нечто такое, что позволяло им порой приблизиться к пониманию той божественной правды, которая в те времена почиталась принадлежавшей одному еврейскому народу - правды о Едином и Благом Творце.

Вместе с приходом в наш мир Искупителя, вместе с появ-лением Новозаветной Церкви произошло и некое умозри-тельное “преображение” античной культуры. Из “побасенок” о богах и героях, из злых и жестоких легенд мифологии, - из этой темной стороны древней цивилизации христианство не восприняло ничего. Но, с другой стороны, оно как бы “воцер-ковило” все то светлое, благое, духовно (или пусть хотя бы душевно) высокое, что содержится в эллинской языческой культуре. Преодолев узость иудейской культурной традиции - “выросши” из сделавшейся уже тесной ветхозаветной колыбели, - христианство шагнуло со своей проповедью в языческий мир, - не мир богов, титанов, героев, но мир умирающей, впавшей в “уныние” римской цивилизации. И тогда христианство, восприняв все лучшее, что было в этой цивилизации, как бы приобщило, “привило” ее к “древу Церкви”. На этом древе (вспомним символический образ у свт. Василия) уже были плоды, но еще не появилось достаточно густой листвы. Теперь же церковное древо пышно зазеленело. Превзойдя мрачноватую ограниченность восточной еврейской культуры, христианство украсилось яркими узорами мозаик, звучными мелодиями духовных песнопений, мерной красотой риторского искусства проповеди. Уныние античной цивили-зации исчезло вместе с уходом в небытие всего того темного, что жило в ней: мир уже обрел новую веру и новую надежду, веру во Христа и надежду на спасение, освятившие и просветлившие все важное для нас и благое, в том числе и человеческую культуру.

Протоиерей Георгий Флоровский пишет: “Нужно заметить: при истолковании Шестоднева св. Василий воспользовался, по-видимому, комментарием Поси-дония на Платонов «Тимей» (не сохранился)” (Флоровский Г. В. Восточные Отцы IV века. Париж, 1931, с. 67).

Святитель Григорий Богослов. Надгробное слово Василию, архиепископу Кесарии Каппадокийския // Собрание творений. Т. 1. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994, с. 609.

Введение.

Статья получилась неожиданно большая, сам не ожидал. В ней я пытаюсь коснуться вопросов постоянного присутствия язычества вокруг нас в современной жизни. Тема статьи –проявления язычества в православии. Тема не новая и хорошо изученная. По этой теме высказывались люди куда ученее меня, так что можете не читать статью, а ср азу обратиться к книгам, приведенным в конце статьи. Конечно не все, что описано в статье, напрямую присутствует в современной жизни. К сожалению, народная культура, хранителем которой выступала прежде всего деревня, медленно, но верно предается забвению. Обряды и верования остаются в прошлом.

Для тех, кто все же найдет силы для прочтения, хочу напомнить что все изложенное в статье суть моя личная точка зрения, которая, как и всякая другая, имеет свойство быть субъективной.

Из воспоминаний детства.

Далекое, далекое детство. Мы с бабушкой сидим в деревенском доме без света. Электричество отключено в деревне из-за приближающейся страшной грозы. И так уже вечерело, а надвигающееся ненастье натащило еще темноты и стало совсем мрачно, так как будто бы наступила ночь. Темно и тревожно. Ветра, с которого начинается ливень, еще нет, природа словно замерла в ожидании. Комнатушку нашу периодически освещают яркие вспышки молний приближающейся грозы, даже в самых темных углах все видно. Не сразу, через какое то время, после вспышки молнии, словно неохотно, начинает бурчать гром, набирает силу и жахает со всей мочи, да так, что оконные стекла начинают тонко дребезжать.

Бабушка, при особо сильных громовых ударах, мелко крестится на красный угол.

Свят, свят, свят, отведи, сохрани.- тихо бормочет себе под нос

Бабушка а откуда гром?- спрашиваю я.

А это Илья Пророк, по небу на колеснице скачет, вот и гром- отвечает бабушка.

Я часто вспоминаю свою бабушку, грозу и Илью пророка, который с громом несется по небу на своей колеснице.

Язычество вокруг нас.

В советское время,(я пишу про советское время, что бы пример, который я привожу, стал контрастнее), так вот, в советское время молодой комсомолец, студент столичного вуза, перед сдачей экзамена по теории марксизма ленинизма ехал на станцию метро «Площадь Революции» и заручался поддержкой высших сил, что есть силы натирая нос пограничной овчарке. В этом примере я нахожу некую издевку практической жизни над попытками это жизнь направить, исправить и спрямить. Если бы молодой студент комсомолец пошел пред экзаменом в церковь, ставить свечку – то в советские времена это показалось бы очень странным, хотя бывало и такое, а вот натирание собачьего носа – это нормально, что ж такого, просто примета.

С остатками и проявлениями языческих верований мы сталкиваемся на каждом шагу. Я не говорю о людях которые решили стать славянскими язычниками, нет. Я говорю о простых людях которые не являются явными сторонниками какой то из религий, но тем не менее автоматически продолжают соблюдать какие то ритуалы, верят в приметы. Присесть на дорожку, сплюнуть от сглаза три раза через левое плечо, брать с собой на важное событие некий предмет – талисман, с которым всегда везет – что это, как не остатки язычества?

Жизнь наших далеких предков - язычников настолько была пронизана массой всяких верований, примет и ритуалов, что буквально каждый шаг мог быть определенным образом регламентирован. А сейчас, в нашей обычной, скажем так, бытовой жизни, мы сами того не замечая, окружаем себя множеством ритуалов и примет, корнями уходящих в такое далекое прошлое, что да же люди, пытающиеся искусственно возрождать славянское язычество, с трудом дотягиваются туда своими знаниями.

Ну хорошо, скажите вы, пусть с обычной жизнью все ясно. Но причем тут православная бабушка и ее Илья Пророк на колеснице? Какое может быть язычество в христианской вере? Вот здесь мы с вами и переходим к основному вопросу этой статьи. К язычеству в христианстве.

Бытовое народное православие

Может ли быть так, что сначала вера была одна, а потом князь Владимир приказал, языческих идолов порубили, в реку побросали, и, сразу стала вера другая? Конечно нет. Поэтому академическая история нам рассказывает, что после крещения Руси был длительный переходный период. Такие разборки, как в восстания в Новгороде, например, носили характер борьбы за власть и подавление сепаратизма, хотя часто маскировались под борьбу за веру . По прошествии какого то времени Русь успокоилась и постепенно стала православной. Тех, кто был против – примучили , остальные (это в первую очередь знать и население городов) добровольно приняли и стали исповедовать христианскую веру. Это очень коротко. Подробнее читайте в моей статье Язычество и христианство на Руси. Борьба и синтез"

Т. е. язычество было искроено и «стала быть на Руси Вера православная». Так ли это? Могла ли языческая вера просто исчезнуть? Можно твердо ответить - Н ет. Вера поменялась, но огромный пласт языческой культуры, носителем которой был простой народ, плавно мигрировал в новую веру и в ней укоренился. Ничего не мешало православным людям Руси и, потом, России верить в злых колдунов, обращаться к бабкам, заговаривающим разные хвори, или ставить под печку крынку со сметаной для домового.

Вот что пишет в своей книге «Язычество в православии», Носова Г. А. (Носова Галина Алексеевна, к.и.н., старший научный сотрудник, доцент, закончила исторический факультет МГУ, кафедру этнографии. Защитила кандидатскую диссертацию "Бытовое православие" в Институте этнологии и антропологии РАН. Участвовала во многих этнографических экспедициях, социологических исследованиях по этноконфессиональным проблемам. Автор книг "Язычество в православии" (М.,1975), "Традиционные обряды русских. (крестины, похороны, поминки)" (М.,1999), ряда статей, рецензий и других публикаций по темам: "Религиозные верования и обряды", "Религиозный синкретизм"; научный редактор. В настоящее время читает авторский курс "Русская народная культура и православие".):

«В советской научной литературе проводится четкое разделение между ортодоксальным православием, проповедуемым и поддерживаемым теологами и церковью – так называемым верхним уровнем религии, и теми формами массового религиозного сознания, которые реально существуют в среде верующих.»
"Язычество в православии" (М.,1975), Носова Г.А.

Как говорится не в бровь, а в глаз. Т. е. на нижнем уровне религии народ меняет веру под себя, так что бы в эту веру вписалось все, чем народ на самом деле живет. Конечно различные народные верования и традиции входят в новую веру не в своем первозданном виде, они изменяются, но, тем не менее остаются. Изменения происходят в двухстороннем порядке, меняются традиции у принявшего новую веру народа, но и народ на своем уровне, как бы обживает веру изнутри, устраивается в ней поудобнее. Так происходило и на Руси. Именно поэтому можно встретить так много остатков язычества, буквально интегрированных напрямую (пусть под другими именами или немного другой смысловой нагрузкой) в православие. Существуют специальные термины которыми называют подобные явления слияния двух религиозных верований, это религиозный санкретизм , а в христианстве – народное христианство или российское бытовое православие.

В такой ситуации есть свои тонкости. Некоторые артефакты язычества официально начинают присутствовать в православной вере. Церковь смиряется с этим и интегрирует в себя это наследие прошлого. А некоторые обычаи и верования так и не находят места в официальной церковной религии и все равно продолжают бытовать в народе и народ не находит в этом ничего странного.

Чаше всего для примера приводят праздники Масленицы (день весеннего равноденствия) и Ивана Купалы (день летнего солнцестояния). Оба эти праздника имеют своими корнями язычество, но, если в случае Масленицы церковь ничего не имеет против обряда празднования, то в случае Ивана Купалы (название имеет христианское происхождение) церковь всегда боролась с обрядностью этого праздника. Это самый простой пример, который у всех на слуху и всем понятен.

Всегда, когда разговор заходит о язычестве в христианстве, говорят прежде всего об этих двух праздниках. Так уж повелось.

Что еще? Поговорим , например, о гаданих . На гадания церковь всегда смотрела косо, но, несмотря на это, гадали всегда. Когда считалось самое лучшее время для гадания? Конечно Святки. Святочные гадания. А начинаются христианские Святки – непосредственно перед Рождеством, в языческом аналоге перед днем зимнего солнцестояния. Гадание в Святки продолжает оставаться в православной традиции.

Гадания в дни зимнего солнцестояния, в дни поворота солнца на лето, в дни увеличения светового дня, в дни победы светлых сил над темными – общеязыческая традиция. И церковь пыталась бороться с этим явлением еще в те времена, когда среди славян о христианстве и не слышали. Так и не поборола, традиция осталась.

Другая обрядность празднования Святок это колядование. Коляда – часто другое название Святок. Своей языческой обрядность колядование может дать фору Масленице. Здесь ряженье в шкуры и маски различных зверей - волков, медведей, козлов, здесь и специальные ритуальные песнопения, здесь игры молодежи и одаривание гостей. И все это происходит ночью. И если о песнопениях, одаривании и молодежных играх можно еще разговаривать, то ряженье в зверей это уже прямой отсыл к тотемическим верованиям язычников

Ну, и раз уж мы заговорили о праздновании в поворотные точки года, то стоит упомянуть и день осеннего равноденствия. Этот день совпадает с очень большим христианским праздником – Рождеством Пресвятой Богородицы.

Можно предположить, что и другие христианские праздники совпадают по датам с праздниками языческими и да же заимствуют обрядность . Для примера можно привести праздник Святой Троицы, с его совершенно языческой обрядностью поминовения усопших, обрядностью украшения домов березовыми ветвями и т. д. . Но это уже не для статьи, а скорее для факультативного изучения.

Остается только удивляться как удачно христианские праздники накладываются на основные точки года, которые были для язычников значимыми событиями. Понятно, что не возможно объяснить такие совпадения случайностью. Это и не было с случайностью, а лишь планомерной работой церкви в подмене и сращивании традиций

Так откуда прискакал пророк Илья на своей колеснице?

А что же Илья Пророк (по другому Громовник)? А он, не смотря на то, что является самым настоящим христианским святым, в народных верованиях унаследовал атрибуты языческого бога Перуна. Ну не мог Перун просто взять и деться в никуда. Вот и не делся. Потому то в народных верованиях Илья Пророк и скачет по небу на колеснице, потому то и гремит громом, потому то и Ильин день попадает на Перунов день.

Языческих богов было много. Поэтому можно было ожидать, что Илья Пророк, прискакавший в христианскую веру на перуновой колеснице, не был одинок. Так и есть. Примеров можно привести несколько . Наиболее часто упоминаемые это Параскева Пятница – наследница языческого культа Мокоши, Николай Угодник (или Николай Чудотворец, один из наиболее почитаемых святых на Руси) – наследник культа Велеса, Богородица – Лада (Рыбаков Б. А. пишет что культ Богородицы унаследовал культ рожениц, праздновавшийся 8 сентября по старому стилю) .

Николай Угодник - о дин из самых почитаемых «мужских» святых, помогал в работе, был покровителем и заступником труженика – мужика. Интересно что Николай Угодник считался покровителем моряков, особо почитался на Русском Севере, в среде поморов. Там его называли Николой Мокрым.

«…Под именами святых в православном пантеоне продолжали свое существование древние славянские боги – патроны различных областей человеческой деятельности, божества плодородия, управители природы, боги целители и защитники.

На святых крестьянское население переносило в первую очередь хозяйственные функции древних божеств. При этом абстрактные трафаретные персонажи христианской мифологии переосмыслялись, наделялись земными свойствами, приспосабливались к реальной действительности…»
"Язычество в православии" (М.,1975), Носова Г.А.

Православному русскому человеку всегда было понятно какому святому или иконе помолится при болезни а какую иконку взять с собой в путешествие для сбережения и охраны. Женские святые образы Богородицы и Параскевы Пятницы почитались особо. Ведь именно женские святые заботились о благополучии семьи, урожае, домашнем очаге. На Руси существовал и сейчас существует культ особо почитаемых и чудодейственных икон Богородицы. Богородичный культ. Этих икон много – Казанская икона Божьей Матери, одна из наиболее почитаемых на Руси, Вла димирская, Смоленская и т. д. . К помощи этих икон прибегали в годы нелегких испытаний, в случае войн или мора, природных катастроф вроде наводнений, засухи и разных других напастей .

Народное бытовое православие и излечение немощи.

Здоровье человека – одна из наиболее важных вещей в жизни. Пока женщина здорова, она может рожать и растить детей, здоровый мужчина может работать и содержать семью и дом. Болезнь обычно ведет к гибели. И где простому человеку искать помощи и к кому обращаться за исцелением, как не к Богу . На Руси широко развит культ чудотворных икон и святых мест и мощей , существовало явление знахарства и конечно традиция ношения различных амулетов, талисманов и оберегов.

Святой источник в Саровском мужском монастыре. Фотограф Максим Дмитриев. Конец XIX в.

В культе святых мест, посещаемых с целью исцеления, можно легко рассмотреть языческий культ почитания воды, как одной из стихий, такие святые места как источники, ключи и колодцы, на месте которых случалось то или иное святое событие и вода в них приобретала силу чудодейственной. Но не всегда святые места связаны с водой, это могло быть и дерево и часовня. Некоторые церкви и монастыри почитаются святыми, в связи с этим мы можем припомнить тот факт что часто церкви ставились в местах, которые почитались святыми в еще дохристианскую эпоху.

Другой, очень широко распространенный культ это культ чудодейственных икон. Иконы эти приплывали по воде, являлись в различных местах, в которых потом начинали бить ключи., в пещерах и колодцах. Такие иконы даровали чудо исцеления, но, обычно, не от всего, а от каких то определенных немочей. Существовал и существует по сей день обычай дароприношения, когда икона, принесшая исцеление одаривается некими драгоценными дарами., например золотой цепочкой с крестом. Т. е. сам культ чудодейственных, явленных икон и обрядность их почитания носит некоторые признаки язычества.

Говоря о чудодейственных иконах нельзя не сказать о святых мощах. Мощи святых являются в православной традиции одними из самых почитаемых предметов поклонения. Считается что именно через мощи святых, которые и при жизни своей могли творить чудеса, Бог может оказать помощь страждущим. Именно поэтому на поклонение святым мощам приходят люди, в надежде получить облегчение в своих страданиях и горестях. Например, в духовный православный центр России, в Свято-Троицкую-Сергееву Лавру, в Троицкий собор, на поклонение мощам преподобного Сергия Радонежского стекаются паломники со всей России, в надежде получить помощь, и, многие получают.

Интересна и практика знахарства. В наше время мама гладит ребенку ушибленное место и приговаривает «У котеночка заболи, у щеночка заболи, у Ванечки пройди», не задумываясь что корни этой присказки находятся в очень и очень далеком прошлом. В этих самых заговорах, которые обычно использовались от различных хворей, самым причудливым образом переплетается язычество и православие. Обычно такие заговоры наряду с элементами христианской молитвы содержат языческие мотивы. В начале «Господи помилуй», в конце «Во веки веков» и «Аминь», а между ними чего только нет и упоминание имен православных святы, и тут же Бел - горюч камень, и зверь лесной и птица небесная. Вот например:

«Раб Божий (Здесь произносилось имя)
Встану, благославясь,
Пойду, перекрестясь,
Выйду в чисто поле,
В чисто поле, в океан – море.
В океане –море стоит черный остров,
На том черном острове стоит белый камень,
На том камне стоит конь карий,
На том карем конне сидит красна девица,
С острыми ножами, с саблями, с рогатинами,
Выгрызает, закаливает
Всяки немочи, всяки хворости,
Вси притчи, вси призоры
И ветрены переломы.
От ветров, от вихарев и от всяких своих дум.
От тридевяти жил,
От тридевяти суставо,
От пупа пуповаго,
От сердца сердцевого
Во веки веков. Аминь»

А. Ветухов приводит этот заговор от сглаза, в своей книге «Заговоры, Заклинания, Обереги и другие виды врачевания, основанные на вере в силу слова.» (Варшава, 1907 год).

Что можно сказать о ношении всяческих амулетов, талисманов, оберегов? Православный нательный крест однозначно характеризуется как символ православной веры. Но это простой крест. Носили еще кресты - мощевики, такие кресты внутри которого можно было спрятать частицу чего нибудь святого, например щепочку от гроба святого праведника. На шее и с собой носили образки и иконки, ладанки, ковчежцы с молитвой или духовными стихами, другими святыми предметами. Все эти предметы призваны были охранять, защищать человека, помогать ему в труде, быту, дороге. Солдаты часто зашивали в свою форму тряпицу с начертанной молитвой как своеобразный оберег от пули.

Вотивные предметы.

Святогорская икона Божьей Матери, украшенная дарами . Находится в Успенском соборе Святогорского монастыря. .

Жертва самый основной способ сношения с богами в язычестве. В православии жертва и жертвенность носит совсем другой смысл. Тем не менее жертва, почти такая же как в язычестве, присутствует и в христианстве. Это,как правило, такой вид жертвы как дары. Дары в знак обещания, просьбы или за уже явленное чудо, например чудо выздоровления. Это так называемые вотивные предметы или вотивные дары.

Считается что практика вотивных даров в христианстве вообще и православии в частности это прямое наследие язычества. Как пример можно привести практику одаривания чудотворных икон различными ювелирными изделиями. Золотыми и серебряными изделиями, часто украшенными драгоценными камнями. Цепочки с крестами, различные женские украшения, например серьги и браслеты, кольца и другие драгоценности.

Часть этих жертвенных драгоценностей вывешивается на икону. С этой практикой во времена Петра I пытались бороться, но сохранилась она и по сей день.

Правда, можно рассказать об одном варианте этих вотивных предметов, практика дарения которых все же отошла в прошлое, может быть из за прямых аналогий с язычеством.

Это практика дарения чудотворным иконам сделанных на заказ ювелирных изделий представляющих собой изображение частей человеческого тела или человека целиком. Если у вас болит глаз, рука или нога, вы идете к местному мастеру и заказываете изготовление изображения соответствующей части тела из серебра. И привешиваете это изображение к чудотворной иконе с молитвой о выздоровлении или благодарности.

Есть мнение что освещенные свечи, которые выставляются прихожанами на канон, или возжигаются перед иконами, то же являются вотивными дарами. Можно предположить что практика возжигания свечей и лампад то же унаследована от язычества по аналогии с жертвенными кострами – огнями.

Былое язычество. От рождения до смерти.

Везде, куда не посмотри, везде язычество проявляет себя. Везде. Так крепко в простой народной вере переплелось оно с верой христианской что и не различишь порой, где –что. Всю свою жизнь, от рождения до смерти простой человек находился в самом центре переплетения вер. Возьмем например таинство крещения, ну казалось бы что там можно придумать такого языческого. Но нет, и здесь все это есть. То же гадание. Берут волосы только что крещеного младенца, в свечной воск, от свечки с которой крестили и бросают в воду, в купель. По поведению воскового шарика гадают

А в смерти? Да отпевают в церкви, все как положено, с молитвой и православным обрядом, но и тут все перемешано. Например, плакальщицы на похоронах. С ейчас эта традиция практически исчезла, но раньше соблюдалась повсеместно. Эти специальные женщины не плакали, они оплакивали. Специальной ритуальной песней. Можно привести пример. Есть такая замечательная книга «На горах». Автор Андрей Печерский, это псевдоним Па́вла Ива́новича Ме́льникова, высокопоставленного царского чиновника. Это художественное произведение окончено 1874 году, и для нас интересно подробными, этнографическими описаниями жизни и быта купечества и простого народа Нижегородской губернии.

«Приехавшая без зова на поминки знаменитая плачея Устинья Клещиха с двумя вопленницами завела поминальный плач, пока поминальщики ели кутью на могиле.

Уж ты слышишь ли, мое милое дитятко,
Моя белая лебедушка?
Уж ты видишь ли из могилушки
Свою матушку родную?
Дождалась ты меня, горегорькую,
Собралась я к тебе в гости скорешенько,
Не на конях я к тебе приехала, -
Прибежала на своих резвых ноженьках,
Мои скорые ноженьки не тянутся,
Белы рученьки не вздымаются,
Очи ясные не глядят на белый свет!..
И мне нету ласкового словечушка,
И мне нету теплого заветерья!
Не ясен день без красного солнышка,
Не весело жить без милой доченьки!..
Что сумнилася моя головушка,
Что сумнилася-сокрушилася?
С кем раздумать мне думу крепкую,
С кем размыкать мне горе горькое,
От кого услышать слово ласковое?
О том голова моя посумнилася,
Посумнилася, победная, сокрушилася.
Что шатаюсь я на свете, победна головушка,
Середь добрых людей, как травинушка,
Как травинушка-сиротинушка.
Что же спишь ты, моя белая лебедушка,
Что же спишь ты, не просыпаешься?
Сокрепила ты свое сердечушко
Крепче каменя горючего.
И нигде-то я тебя, голубушку, не увижу,
Голосочка твоего звонкого не услышу!»
«На горах», Андрей Печерский. (Плачея - плакальщица, вопленица)

В свою книгу Мельников включил множество этнографических материалов, собранных им за время работы в Вятской, Нижегородской, Пермской, Казанской и Уфимской губерниях. Некоторые части из книги вы можете почитать в конце статьи.

«Но в русском народе, особенно по захолустьям, рядом с христианскими верованьями и строгими обрядами церкви твердо держатся обряды стародавние, заботно берегутся обломки верований в веселых старорусских богов...» - пишет А Печерский.

Всем интересующимся славянским язычеством рекомендую эту книгу, несмотря на то что она о староверах. Книга содержит подробные описания обрядов многих народных праздников.

Итоги.

Православие и язычество. Кто кого уничтожил и победил? Да ни кто и никого. Языческие обряды, верования и обычаи продолжали существовать в народе, да и сейчас продолжают, а веры сплелись и перепутались настолько, что и не разберешь где что. Так вот и живем на нашей земле. А высоко высоко в небе, скачет на своей колеснице грозный Громовик, Илья Пророк. И гремит, гремит, гремит. А может это Перун? Нет, не видно. С земли не разобрать.

Nordic Runes, февраль 2014 года

Печерский- Мельников "На горах"

Носова Г.А, "Язычество в православии"

А. Ветухов, " Заговоры, Заклинания, Обереги и другие виды врачевания, основанные на вере в силу слова."

Пропп В. Я. " Русские аграрные праздники"

Велецкая Н. Н., " Символы славянского язычества (Тайны Земли Русской)"

Не совсем по теме - Рыбаков Б. А. "Язычество древних славян"

Для особо упорных и любознательных.

Не могу удержать и приведу несколько кусков из книги Андрея Мельникова-Печерского, в которых он описывает народные праздники. Описания красочные и яркие. И, что еще очень важно, это описание современника.

Чуть выше я писал о языческой обрядности поминовения усопших. Вот как описывает в своей книге этот обряд Мельников Печерский:

«Только минет святая и смолкнет пасхальный звон, по сельщине-деревенщине "помины" и "оклички" зачинаются. В "навий день" ("Навий день", а в Малороссии "мертвецкий велык день" - другое название Радуницы... Нав, навье - мертвец.) стар и млад спешат на кладбище с мертвецами христосоваться. Отпев церковную панихиду, за старорусскую тризну садятся.

Рассыпается народ по божьей ниве, зарывает в могилки красные яйца, поливает жальники сычёной брагой, убирает их свежим дерном, раскладывает по жальникам блины, оладьи, пироги, кокурки (Пшеничный хлебец с запеченным в нем яйцом.), крашены яйца, пшенники да лапшенники, ставит вино, пиво и брагу... Затем окликают загробных гостей, просят их попить-поесть на поминальной тризне.

Оклички женщинами справляются, мужчинами никогда. Когда вслушаешься в эти оклички, в эти "жальные причитанья", глубокой стариной пахнет!.. Те слова десять веков переходят в устах народа из рода в род... Старым богам те песни поются: Грому Гремучему, да Матери Сырой Земле.

Со восточной со сторонушки

Подымались ветры буйные,

Расходились тучи черные,

А на тех ли на тученьках

Гром Гремучий со молоньями,

Со молоньями да с палючими...

Ты ударь, Гром Гремучий, огнем полымем,

Расшиби ты, громова стрела,

Еще матушку - Мать Сыру Землю...

Ох ты, матушка, Мать Сыра Земля,

Расступись на четыре сторонушки,

Ты раскройся, гробова доска,

Распахнитесь, белы саваны,

Отвалитесь, руки белые,

От ретивого сердечушка...

Государь ты наш, родной батюшка.

Мы пришли на твое житье вековечное,

Пробудить тебя ото сна от крепкого.

Мы раскинули тебе скатерти браные;

Мы поставили тебе яства сахарные,

Принесли тебе пива пьяного,

Садись с нами, молви слово сладкое,

Уж мы сядем супротив тебя,

Мы не можем на тебя наглядетися,

Мы не можем с тобой набаяться.

Наплакавшись на "жальных причитаньях", за тризну весело принимаются. Вместо раздирающей душу, хватающей за сердце "оклички", веселый говор раздается по жальникам...»

________________________________

" Не стучит, не гремит, ни копытом говорит, безмолвно, беззвучно по синему небу стрелой каленой несется олень златорогий…. Без огня он горит, без крыльев летит, на какую тварь ни взглянет, тварь возрадуется… Тот олень златорогий - око и образ светлого бога Ярилы - красное солнце.

Бежит олень, летит, златорогий, серебряным копытом хочет в воду ступить. И станет от того вода студена, и пойдет солнце на зиму, а лето на жары.

Шумит в лесах, трещит в кустах, бренчит по траве-мураве звонкокопытный олень. Солнечным лучом, что ременным бичом, гонит его светоносный Ярило из темного бора на светлую поляну ради людского моляну…

Брать его руками, колоть его ножами и на братчине на петровщине людям есть благодарно моленый кус.

Затем летит по небу олень златорогий, затем хочет серебряным копытом воду студить, что настал день прощанья светлого бога Ярилы с Матерью Сырой Землей и со всеми земнородными чадами их… Каждые сутки тот олень по небесной тропе с востока на запад бежит, но только два раза в году он играет… В те дни восходящее солнце то покажется из-за края небесного, то опять за ним спрячется, то вздынет кверху, то книзу опустится, то заблещет цветами алыми, белыми, лазоревыми, то воссядет во всей славе своей так, что никакому глазу глядеть на него невозможно. Дважды в году так солнце играет: в день прихода Ярилы, на Пасхе, да в день отхода его, на Петров день.

Затем из темного бора гонит Ярило лесного оленя, было бы людям чем справить день расставанья светлого бога с землей, день отхода его на немалое время в область мрака и стужи. Есть того оленя людям на моляне, поминать отходящего бога на пиру, на братчине, на братчине на петровщине.

А с восточной стороны, с моря-океана, с острова Буяна, со того ли со камня со Алатыря, тихими стопами, земли не касаясь, идет-выступает Петр-Золотые-Ключи… Теми ключами небесные двери он отмыкает, теми дверями угодных людей в небо пущает… Идет Петр-Павел, в одной руке ключи золотые, в другой трава Петров крест, что гонит нечистую силу в тартарары.

Петров день наступает: летняя братчина, братчина-петровщина. По сельщине-деревенщине пир горой.

Накануне Петрова дня по селам возня, по деревням суетня. Конец петровке-голодовке - молёного барашка в лоб!..

Давай бабы творогу, сметаны, простокваши, топленого молока!.. Стары люди за верное сказывают, что прежде петровок и в заводях не было; вы, бабы, скопи-домок, тот пост у господа вымолили; вы, бабы, жалобились: без летнего-де поста ни масла, ни другого молочного запасти нельзя, все-де молоко мужики с ребятишками выхлебают… Ну вот, по вашему умоленью и мы держим пост - давай же на разговенье все напасенное!., Жарь, пеки да вари, пойдет у нас пир на весь божий мир!.. Пост провалил, до зеленого покосу напразднуемся… Не жалей на брагу хлеба, солоду - зажелтели поля, колосья клонятся, нового богатьянедолго ждать!..

Таков на Петров день бабам дается приказ от отцов да от свекров, и накануне праздника зачинается вкруг печей возня-суетня. Дела по горло, а иной хозяюшке вдвое того: есть зять молодой - готовь ему теща петровский сыр, есть детки богоданные - пеки тоболки, неси их крестникам на розговенье, отплачивай за пряники, что приносили тебе на поклон в прощено воскресенье вечером.

У молодежи накануне Петрова дня свои хлопоты: последняя «хмелевая ночка» подходит, завтра надо Костромухоронить…

Еще пройдет день, лета макушка придет, начнется страда, летним гулянкам конец… Вечером, только закатится солнце и сумрак начнет по земле расстилаться, девушки с молодицами, звонко песни играя, выходят гурьбой за околицу, каждая охапку соломы тащит. Выбрав укромное место, раскладывают костры и при свете их вяжут Кострому из соломы. Одевши ее в нарядный сарафан недавно вышедшей замуж молодицы и убравши цветами, молча, без шуток, без смеха кладут на доску возле воды… Тут молодцы приходят, начинаются песни, хороводы. Всю ночь напролет молодежь веселится, а когда зачнет утрення заря разгораться, приходят на игрище люди пожилые, даже старики; посмотреть-поглядеть, как солнышко красное станет играть.

Тухнут костры на земле, гаснут звезды на небе… Бледнеют на своде небесном ночные покровы, светлей и светлей на восточном краю небосклона. Рой мелких перистых облаков усыпал поднебесье, лучи невидимого еще солнца зажгли их разноцветными огнями. С каждой минутой ярче и ярче горят облака, блещут золотом, сверкают пурпуром, переливаются алыми волнами… Разлились светлые потоки по всему небесному раздолью… Окропляется свежей росой, изумрудами блещет трава муравая, алмазами сверкают капли росы на листьях древесных. Раскрывают цветы лепестки свои, и в утренней прохладе со всех сторон льются благовонные воздушные токи. Близко, близко небесный олень златорогий.

Ведут хоровод и звонкою песнью зовут небесное светило:

Не стучит, не гремит,

Ни копытом говорит,

Каленой стрелой летит

Молодой олень!

Ты, Думай ли, мой Дунай!

Дон Иванович Дунай!

Молодой олень!

У оленя-то копыта

Серебряные.

У оленя-то рога

Красна золота!

Ты, Дунай ли, мой Дунай!

Дон Иванович Дунай!

Молодой олень!

Ты, олень ли, мой олень,

Ты, Алешенька!

Ты куда-куда бежишь,

Куда путь держишь?

Ты, Дунай ли, мой Дунай!

Дон Иванович Дунай!

Молодой олень!

Я бегу ли, побегу

Ко студеной ко воде,

Мне копытцом ступить,

Ключеву воду студить!

Ты, Дунай ли, мой Дунай!

Дон Иванович Дунаи!

Молодой олень!

И, кончив песню, резво бегут на пригорки. С непокрытыми головами, опершись на посохи, там уж стоят старики. Умильно склонив головы на правые руки, рядом с ними старушки. Глаз не сводят седые с восточного края небес, набожно ждут того часа, как солнышко в небе станет играть.

Густыми толпами стариков молодежь обступила. Все тихо, безмолвно. Только и слышны сердечные вздохи старушек да шелест листвы древесной, слегка колыхаемой свежим заревымветерком… Раскаленным золотом сверкнул край солнца, и радостный крик громко по всполью раздался. Солнце взыграло, грянула громкая песня:

Ой, Дид Ладо!.. На кургане

Соловей гнездо свивает,

А иволга развивает!..

Хоть ты вей, хотя не вей, соловей, -

Не бывать твоему гнезду совитому,

Не бывать твоим деткам вывожатым,

Не летать твоим деткам по дубраве,

Не клевать твоим деткам белотурой пшеницы!

Ой, Дид Ладо! Пшеницы!..

Поднялось солнце в полдерева, все пошли по домам с ночного гулянья. Впереди толпа ребятишек, как в барабаны, колотят в лукошки, и громкое их грохотанье далеко разносится в тиши раннего утра. За ними девушки с молодицами несут на доске Кострому. Мужчины за ними поодаль идут… Подобье умершего Ярилы медленно проносят по деревне под звуки тихой заунывной песни. То «первые похороны». Там, где братчина, обедают тотчас после ранней обедни. Щи с бараниной, ватрушки, бараний бок с кашей - обычные яства на петровском обеде. Пообедавши, мужчины старые и молодые спешат на братчину на петровщину. На деревенском выгоне ставят столы и раскладывают на них жареную баранину, ватрушки и пироги с бараньим сердцем, ставят жбаны с пивом, сваренным на складчину, да вино зелено, покупное на общие деньги.

На братчине только свои. «На пиры на братчины незваны пити не ездят», сказано лет за пятьсот и побольше того. Начинают с вина, пьют без шапок, чинно, степенно. Каждый наперед перекрестится и такую молитву молвит вполголоса: - Батюшка Петр-Павел! Заткни в небе дыру, замкни тучи-оболоки, не лей дождем!.. Подай, господи, зеленый покос убрать подобру-поздорову!

Под конец пированья, когда пьяное веселье всех разберет, - затренкают балалайки, запищат гармоники, волынки загудят… Иной раз сергач приведет лесного боярина Михайлу Иваныча Топтыгина, с козой, с барабаном, и пойдет у братчиков шумная потеха над зверем. Коли много вина, напоят косолапого допьяна. А уж если очень развеселятся, становятся стена на стену и заводят потешный кулачный бой.

Таково веселье на братчинах спокон веку водилось… «Как все на пиру напивалися, как все на пиру наедалися, и все на пиру пьяны-веселы, все на пиру порасхвастаются, который хвастает добрым конем, который хвастает золотой казной, разумный хвалится отцом с матерью, а безумный похвастает молодой женой… А и будет день ко вечеру, от малого до старого начинают ребята боротися, а в ином кругу на кулачки битися… От тоя борьбы от ребячия, от того боя от кулачного начинается драка великая».

Меж тем девицы да молодицы перед солнечным закатом с громкими песнями из деревни в чистое поле несут Кострому… Молодые парни неженатые, заслышав песни, покидают братчину, идут следом за красными девицами, за чужемужними молодицами.

Кладут Кострому на доске на прежнем месте, становятся вкруг нее хороводом и печальными песнями опевают Ярилу:

Помер наш батюшка, помер!

Помер родимый наш, помер!

Клали его во гробочек,

Зарывали его во песочек!

"Встань, батюшка, встань,

Встань, родимый, вздынься!"

Лежит во гробочке,

Во желтом песочке.

Помер наш батюшка, помер!

Помер родимый наш, помер!

Приходили к батюшке четыре старушки,

Приносили батюшке четыре ватрушки;

"Встань, батюшка, встань,

Встань, родимый, вздынься!"

Нет ни привету, нет ни ответу -

Лежит во гробочке,

Во желтом песочке.

Помер наш батюшка, помер!

Помер родимый наш, помер!

Приходили к батюшке четыре молодки,

Приносили батюшке четыре сочовки;

"Встань, батюшка, встань,

Встань, родимый, вздынься!"

Нет ни привету, нет ни ответу -

Лежит во гробочке,

Во желтом песочке.

Помер наш батюшка, помер!

Помер родимый наш, помер!

Приходили к батюшке четыре девчонки,

Приносили батюшке четыре печенки:

"Встань, батюшка, встань,

Встань, родимый, вздынься!"

Ждем твово привету, ждем твово ответу,

Встань из гробочка,

Вздынься из песочка!

Ожил наш батюшка, ожил,

Вздынулся родимый наш, встал!

И другие песни поются над соломенной Костромой… С тоскливым плачем, с горькими причитаньями, с барабанным грохотом в лукошки, со звоном печных заслонок и сковород, несут Кострому к речке, раздевают и, растрепав солому, пускают на воду. Пока вода не унесет все до последней соломинки, молодежь стоит у берега, и долго слышится унылая песня:

Помер наш батюшка, помер!

Помер родимый наш, помер!..

А потом начинаются хороводы и веселые игры. В «селезня» играют, в «воробушка», в «оленюшку», в «заиньку», «просо сеют», «мак ростят», «лен засевают» - и все с песнями… Здесь бренчит балалайка, там заливается пастуший рожок, дальше гудят гудки и гармоники. Бойкие молодцы пляшут в кругу хороводном, пляшут рядами, пляшут одни за другими, вертятся, кружатся иль молодыми ногами частую дробь выбивают. Удалью пышут их загорелые лица. Красные девицы, дружно сплетяся руками, неспешно ведут хоровод, весело в лад припевая. Матери, тетки и все пожилые одаль стоят, весело смотрят на деток, любуясь стройными играми их, юность свою вспоминая.

Клонится к западу солнце, луч за лучом погашая. Алое тонкое облако под ним разостлалось. Шире и шире оно расстилается, тонет в нем солнце, и сумрак на небо восходит, черным покровом лес и поля одевая… Ночь, последняя ночь хмелевая!

Матери, тетки ушли, увели с собой ребятишек, отцы и мужья пиво да брагу кончают, с грустью, с печалью на сердце всех поздней с поля ушли молодицы, нельзя до утра им гулять, надобно пьяного мужа встречать… Осталась одна холостежь.

До солнечного всхода она веселится. Ясно горят звезды в глубоком темно-синем небе, бледным светом тихо мерцает Моисеева дорога «Млечный Путь.», по краям небосклона то и дело играют зарницы, кричат во ржи горластые перепела, трещит дергач у речки, и в последний раз уныло кукует рябая кукушка. Пришла лета макушка, вещунье больше не куковать… Сошла весна со неба, красно лето на небо вступает, хочет жарами землю облить.

Ни конца ни краю играм и песням… А в ракитовых кустиках в укромных перелесках тихий шепот, страстный, млеющий лепет, отрывистый смех, робкое моленье, замирающие голоса и звучные поцелуи… Последняя ночь хмелевая!.. В последний раз светлый Ярило простирает свою серебристую ризу; в последний раз осеняет он игривую молодежь золотыми колосьями и алыми цветами мака: «Кошуйтеся, детки, в ладу да в миру, а кто полюбит кого, люби довеку, не откидывайся!..» Таково прощальное слово Ярилы…

Встало солнце над лесом, облило лучами землю поднебесную… Конец весне, дошла до людей страда-сухота… Не разгибать людям спины вплоть до поздней глубокой осени"

_____________________________________________________